Page 187 - Letopis

При исполнении

продолжается и по сей день. Ведётся огонь по Ясиноватой, по Старомихайловке, по
Спартаку, по Петровке – это всё наша зона обслуживания. И мы туда порой не можем
проехать. Доезжаем до блокпоста, а там говорят: «Туда ехать нельзя». А люди звонят
и просят: «Приедьте!». То есть получается такая ситуация, когда мы физически не
можем помочь. Говорим им: «Привезите человека к блокпосту», но это же не всегда
возможно... Люди жалуются, что к ним не могут приехать, но и послать под обстрел
бригаду мы тоже не можем. Потому что, если пострадает бригада, то никто не
выиграет: и больному не помогут, и наших сотрудников мы потеряем, и транспорт
тоже. У нас, к слову, очень большой парк автомобилей пострадал от обстрелов, да и
до войны в течение последних лет у нас ремонты не проводились.
Говорят, во время войны, под действием стресса, человек становится более стойким
и даже может «выздороветь» от хронических заболеваний. Лично я не слишком в это
верю – по крайней мере, по статистике вызовов «Скорой» мы не замечали, чтобы в
войну люди стали меньше болеть. Скажу больше: на нас ещё легла дополнительная
нагрузка в связи с тем, что рассчиталась часть врачей из поликлиник. То есть, по
сути, единственной службой, где можно было получить консультацию, в те дни
осталась наша «Скорая помощь». И весь поток пациентов, который раньше ходил
в поликлинику, хлынул к нам. Случалось даже так, что люди отказывались идти в
свою районную поликлинику, потому что «там стреляют». А «Скорая» ехала… Так
что улучшения здоровья у хронических больных мы на себе не ощутили. Наоборот
– количество пациентов с хроническими заболеваниями у нас возросло раза в три. И
сердечно-сосудистые заболевания люди стали тяжелее переносить.
Вот суицидов сейчас стало как-то меньше, но я боюсь, что, когда закончатся
военные действия, будет всплеск. Ведь сейчас, в состоянии стресса, организм человека
так или иначе мобилизуется. А потом (о чём лично я задумываюсь и чего боюсь) те
люди, которые пострадали во время этих боевых действий, особенно те, кто получил
инвалидность, могут быть выброшены из активной социальной жизни, оказаться
«за бортом». И это может привести к печальным последствиям... Поэтому, на мой
взгляд, уже сейчас надо думать о том, как позаботиться именно о пострадавших, об
инвалидах; как повысить их социальную значимость. Возможно, нужно создавать
какие-то производства, где могли бы быть заняты инвалиды. Пусть это будут самые
простые работы, но важно, чтобы человек мог зарабатывать деньги и чувствовал, что
он приносит пользу обществу, что он ему нужен. И я думаю, что наступит период,
когда это, наверное, станет приоритетом…
По сути, здесь психологически травмированы все. Ведь кто мог подумать,
что наше государство будет в нас стрелять?! Не защищать нас, а стрелять по нам!
Поэтому в сознании у всех людей произошел определённый излом. И всем нам сейчас
нужно прилагать усилия к тому, чтобы люди видели: всё плохое пройдет, и нужно
интегрироваться в новую жизнь. И не забывать о ближних, которые пострадали. Вот
это – самое главное.
Как нам удавалось выдерживать свалившуюся на нас моральную нагрузку?
Превозмогать себя – это вообще особенность работы врача. И неправда, что врачи
равнодушно-философски относятся к смерти больных. Моё мнение таково: в ситуации,
когда больной умирает, а врач уже не переживает по этому поводу, врачу надо уходить
из профессии. На «Скорой» есть две категории медиков: те, которые приходят и
остаются здесь навсегда, и даже если уходят, потом всё равно возвращаются. И есть
люди, которые пришли, а потом уходят и уже никогда не возвращаются. То есть наша
работа – это склад характера, внутреннее чувство необходимости в этой деятельности.
187