Page 192 - Letopis

При исполнении

водитель остается снаружи, в машине, и может спрятаться только под ней… Так и
происходило – ребята падали под машины, или, максимум, заскакивали в подъезд.
Так что весь этот воз опасности и трудностей мы тащили все вместе – и медики, и
водители…
А что касается настроения наших коллег, скажу так. Я срочную службу в армии
окончил в 1989 году. Я служил в пограничных войсках в Туркмении, на границе с
Афганистаном. Ситуация там была такая: по ту сторону границы, в 100 – 300 метрах от
линии, был кишлак. И как-то в этом кишлаке местные группировки начали выяснять
между собой отношения с использованием «Градов» и миномётов. Эти разрывы мин
нам было хорошо слышно. На нашу территорию они тоже залетали, хотя до жилых
кварталов это, к счастью, не доходило. И вот этот треск я ещё тогда узнал и запомнил.
Потом я уволился со службы, это всё забылось… И я никогда не думал, что здесь, в
сердце Донбасса, я опять услышу, как работают «Грады» и рвутся мины. Но услышать
пришлось. И я представляю, каково это слышать женщинам – чего греха таить,
коллектив на «Скорой» в основном женский. Мужчины в своё время хоть в армии
служили, и звуки выстрелов слышали, и оружие в руках держали… А женщины
это впервые услышали здесь, и не только на работе, но и дома – ведь многие наши
сотрудники живут недалеко от работы, и жильё у них при обстрелах пострадало,
«прилетало» прямо к ним домой… У Касымова Саши, фельдшера, жильё пострадало;
у младшей медицинской сестры Валентины Нечаевой – тоже; у Галины Яковлевой
дом по улице Политбойцов неоднократно обстреливался… И не только у тех, кого я
назвал. Но, тем не менее, все эти люди ходили на работу. Первое время, когда начались
все эти боевые действия, у меня в кабинете постоянно кто-то находился – женщины
заходили, делились переживаниями, плакали… Были такие, кто говорил: «Не могу
больше, мне страшно, я уйду». Я отвечал: «Если не ты – то кто?».
Было и много таких, кто сразу уволился и уехал. И врачи, и фельдшера. Среди
тех, кто остался, тоже не все руководствовались патриотизмом или преданностью
профессии. Многие не уехали, потому что было некуда и не за что. Но, так или иначе,
люди исправно ходили на работу. А многие сотрудники даже на полторы ставки
выходили – и это при том, что зарплату тогда не платили, а обстрелы были каждый
день… Был случай – сильно стреляли, и звонит мне фельдшер Иван Ерошин. Говорит:
«Юрий Витальевич, можно, я на подстанцию приеду?». Его жена на тот момент была
в отпуске, уехала в Константиновку. А жили они в Макеевке, в Горняцком районе.
И он говорит: «Тут постоянно гууууух! Гууууух! Я лучше на работе буду». Другая
фельдшер – жила в микрорайоне Восточный. И тоже она говорит: «На работе,
конечно, тоже опасно, но всем вместе хоть не так страшно». И я скажу, что часть
наших сотрудников практически постоянно находились на подстанции. Да и сам я как-
то три дня там ночевал – семья тоже была в отъезде. Днем рабочую смену отработал,
ночью – кресло в кабинете разложил и сплю. Утром встал – и за работу. Моя жена
работает на Ясиноватской подстанции. Тогда город был закрыт, невозможно было
туда на работу попасть, и она вместе с детьми выезжала. Так что мне домой идти в
пустую квартиру не было никакого смысла, а на подстанции работа всегда найдется.
В мои обязанности, среди прочего, входило отвозить документы – кадровые
и бухгалтерские – на центральную станцию, на улицу Щорса. Заявления, табели
выходов… А троллейбус вначале ходил до остановки Полиграфической, потом
сократил маршрут на одну остановку, потом и вовсе стал ходить только до Ветки.
В дальнейшем там и троллеи пообрывало. Движение было преимущественно до
бывшего Северного автовокзала. А документы везти-то надо… Помню, была глубокая
192