Page 195 - Талант умноженный на характер

ИЗ ПЕРВЫХ УСТ. ВОСПОМИНАНИЯ ОБ АНСАМБЛЕ ИЗ ПЕРВЫХ УСТ. ВОСПОМИНАНИЯ ОБ АНСАМБЛЕ

порошок!.. Паника поднялась. Давай разбирать – хорошо, у меня с собой отвёртка была. Раскру- Сел я в самолёт, думаю: Господи, неужели! Представляете моё состояние? Сижу, прихожу в себя.
тил чехол – там шесть болтов с одной стороны, шесть с другой. Раскрыл, показал, они убедились, А тут этот парень заходит, и его место, оказывается, рядом со мной! Спрашивает: ну что, порядок?
что там чисто, потом собрал обратно, – и всё, меня снова выгнали. Говорю, дорогой ты мой человек, буду тебе благодарен всю жизнь… Он дал мне свою визитку –
Я вышел, сел на корточки, за голову взялся, в полном отчаянии – думаю, ну что делать, куда представитель какой-то компании, бизнесмен, в общем. Это было настоящее чудо – он мог бы
идти?.. Сел и сижу. Мимо идёт какой-то парень, глянул на меня – видит, рязанская морда… спокойно мимо пройти, мало ли, ну сидит мужик с баяном… А он не просто мимо не прошёл,
И мне на чистом русском языке: «У тебя какие-то проблемы?». Я ему: «Ты знаешь французский?!». но ещё каким-то чутьём определил, что свой, русский…
Да, отвечает. Объясняю ему ситуацию – у меня группа летит в Москву, я отстал… Говорит – сейчас. И, кстати, не смог бы я работать за границей, хотя, не скрою, предложения поступали неод-
Зовёт тётку, не знаю, кто она, то ли сотрудник аэропорта, то ли полиции, объяснил ей, она – оу, нократно. У меня в «Донбассе» родная каждая щепочка на двери. Я как переступил порог зда-
окей, окей, забирает у меня паспорт, билет – и убегает. Я сижу 20 минут, сижу 30 минут – с баяном, ния ансамбля – и всё. Так меня воспитали родители – не метаться и не искать добра от добра.
но теперь уже без документов, думаю – ну, всё, приехал я окончательно… Когда вдруг она возвра- И они так же жизнь прожили – отец 35 лет у печи простоял, потом на его место заступил мой стар-
щается, держит в руках билеты, паспорт отдаёт: идём. И прямо в самолёт меня привела, посадила. ший брат; мать на том же заводе отработала всю жизнь. И я всегда поражался людям, у которых
Показывает: баян вот сюда – специальное место под него предусмотрели. Самолёт, естественно, в трудовой книжке по сто записей.
другой, без наших – они уже давно улетели. Они там, конечно, панику подняли в самолёте – Аф- Кстати, о брате. Когда я делал свои первые шаги в творчестве, он мне носил баян, потому что
риканыча нет! Но из-за одного человека самолёт не развернули. Вообще, конечно, если бы мне не моих собственных силёнок было недостаточно. Ему даже в музыкальной школе на пару со мной
попался этот парень, не знаю, что было бы. Я там мог застрять на неопределённое время, бомжевал пришлось отучиться по этой причине. Потом я поступил в музучилище, а брат с чувством вы-
бы, играл бы там на баяне где-нибудь на нейтральной территории… А на родине могли думать, что полненного долга ушёл учиться на строителя – его «музыкальная карьера» на этом закончилась.
я совершил побег из страны, мало ли… Страшно подумать. Всё-таки есть Бог на свете. А для меня сцена – это жизнь. И это не пафос. Я с 22 февраля 1972 года на сцене нахожусь,
ещё совсем ребёнком вышел. И вот уже мне 56, и я отношусь к выступлениям с неизменным тре-
петом. Иной раз мне говорят – ой, да что там уже в таком возрасте переживать, вышел, да и всё!
Но для меня такое отношение – это безответственность. Даже если я играю не соло, а в орке-
стре, мы выходим, садимся – и я волнуюсь. Всегда волнуюсь. И всякое бывало – и ноты забывал
от волнения, а сколько раз у меня баян рвался в руках! Вот буквально перед началом пандемии
был случай – вышел на концерте на серьёзнейшее произведение. Идёт каденция, а у меня обрыва-
ется ремень. Хорошо, что я недалеко отошёл от своего места, я на одну ногу поставил инструмент
и отыграл… Или играешь что-то, и вдруг раз – и в голове провал: Боже, что я играю?.. Начинаю
импровизировать на ходу, дирижёр на меня в ужасе смотрит… Или играешь на открытой площад-
ке – и ноты ветром сдувает. Так-то танцы я уже по памяти играю, а песни ведь по нотам, тем более
что сейчас репертуар ансамбля очень активно расширяется.
Баянчик у меня есть – он стоит больших денег, а мне его просто подарил мой педагог ещё из му-
зыкальной школы. Говорит: «Я уже ухожу из творческой жизни, а тебе он пригодится». Вот так он
у меня и «живёт», и периодически я на нём играю. Он звучит по-особенному, ни на что не похоже.
Я играю с удовольствием, независимо от того, какое это произведение. Но, безусловно, есть сре-
ди них и самые любимые. Я обожаю композитора Гридина, всё у него переиграл. Это – именно
«мой» автор. Смотришь в ноты – и пальцы сами двигаются. Причём он подходит для любого зри-
теля, такой «универсальный» композитор. Но, если честно, бывает тяжело публику расшевелить,
что бы ты ни исполнял. Сложнее всего играть перед военнослужащими и… детьми. Военные очень
сдержанные, и всё на своих командиров оглядываются – какая у тех реакция. Ничего не подела-
ешь, такова специфика. А дети – они сейчас неусидчивые, несосредоточенные, а иной раз видишь –
им это откровенно скучно, намного интереснее в смартфонах сидеть. Что они и делают прямо
во время концертов, к сожалению… Но стараешься переключать внимание и находить подход
к любой аудитории. И как только первый раз закричали «браво» – всё, лёд тронулся, становится
легче.

«Гармонь моя, да говорушечка!..». Сергей Устименко и солистка «Донбасса» Валерия Лелеко
190 191