Page 326 - Letopis

Чёрные дни Донецка

с утра дрова насобираешь, печку растопишь, огурцов нарвёшь – оп, начинается
обстрел. Спустились в погреб, семечек пощёлкали, переждали. Наверх поднялись,
баночку огурцов закатали – снова обстрел, потом – следующая баночка... Вот так и
пережили то время...

ВАЛЕНТИНА КОРОВИНА заведующая хозяйством
ДК им. В.В. Куйбышева

Утром 30 января я занималась делами как раз со стороны гостиницы «Европа»…
Только зашла в здание и подошла к дежурной на первом этаже, как тут – страшнейший
взрыв, крики… Я быстрее туда, открыла широко двери и начала людей запускать в
убежище. Тут мужчину раненого ведут, он весь в крови, мы его положили на лавке,
начали оказывать помощь имеющимися препаратами… Потом я вышла на улицу и
увидела – две машины стоят, побитые, как решето. Подошла к ребятам военным,
спрашиваю, что это было. Они мне ответили, что это был «маячок». Дежурного
военного взрывной волной ударило так, что он отлетел с улицы аж в окно и ударился
о стекло… Рядом лежит погибшая, на неё упала какая-то женщина и кричит: «Что
же ты наделала! Что же ты наделала!». Мы её подняли, отвели в сторону – это, скорее
всего, родственница была. Насколько я поняла, погибшая не должна была в этот день
приходить за гуманитаркой. Но пришла – и попала под огонь. Судьба…
Приехали «скорые», военные. Спустя какое-то время нам сказали, что можно
выводить людей. Вывели их потихоньку через боковые двери, а я начала осматривать
размеры разрушений. Посекло второй этаж, выбило окна в спортзале, в туалете
побило крышу…
Может, это совпадение, конечно, но накануне я застала незнакомую женщину в
подвале нашего ДК. Я у неё спросила, что она там делает, и она ответила, что не туда
зашла. Я тогда подбежала к ребятам-военным, сказала им, что у меня чужие в подвале
ходят, её забрали, записали мои данные, как свидетеля. Потом ребята приходили,
искали маячки…
Я живу рядом с ДК, буквально через дорогу, и эти постоянные обстрелы… У меня
внук, на тот момент ему было 12 лет, и вот он от стресса месяц вообще не разговаривал.
Прятаться нам было особо негде, мы в комнате угол огораживали креслами – вот и всё
убежище. Потом не выдержали, дети с внуками переехали в другую часть города, а
я три недели жила на работе, здесь, в ДК. Вскоре позвонила соседка и сказала, что у
нас гардина трепыхается на улице... Приехали с зятем – в квартире выбиты все стекла,
стены изрешечены осколками.
Сейчас мы уже привыкли. Звонили сваты – приглашали ехать жить в Российскую
Федерацию. Я сказала, что никуда не поеду из своего дома, и дочка тоже. Убьют –
значит, убьют, а посчастливится – то и нет.
Внук уже отошёл от стресса, научился даже разбираться, откуда и кто бьёт. Он
теперь уже почти взрослый, ему 14. Самой старшей внучке – 19. И ещё у меня третья
внучка родилась, ей годик сейчас. В самую войну… Мы её так и называем: «Ребёнок
войны». Дочка очень колебалась – такая обстановка, да и возраст – уже за сорок. Но я
настояла, что нельзя такой грех на душу брать. Столько детей погибло за эту войну…
Бог дал – значит, вынянчим наше дитя!

326