Page 108 - Бессмертный полк

106 УРА! ПОБЕДА
После окончания семилетки и шко-
лы ФЗУ (фарично-заводского учениче-
ства) Пётр Чебалин работал на Констан-
тиновском стекольном заводе. Рабочая
среда благотворно влияла на форми-
рование сознания будущего писателя:
здесь он пробует свои силы в литерату-
ре, становится редактором газеты.
В 1934 и 1937 годах был редакто-
ром журнала «Литературный Донбасс».
Автор рассказов, повестей и романов о
Донбассе.
Пётр Чебалин прочно связал свою
писательскую деятельность с жизнью
индустриального края, а в годину су-
ровых испытаний ушёл на фронт. Петру
Львовичу довелось командовать пуле-
мётным расчётом и прошагать дорога-
ми войны от Днепра до Одера.
БИБЛИОГРАФИЯ:
• Черноокая. чернобровая.
• Так побеждает жизнь.
• Ещё шла война.
• Рабочая улица.
• Дорогой героя.
• Когда рядом друзья.
• На дела хорошие.
• На донецкой шахте.
• Полвека в шахте.
• Светлой дорогой.
• Сказания о фронтовом солдате.
• Трудный перевал.
• Хозяева недр.
• Хорошие люди.
• Шахтёр – это звучит гордо.
• Шахтёрочка Душа.
ЧЕБАЛИН ПЁТР ЛЬВОВИЧ
1910-1984
Рассказ ИЗ ПРОИЗВЕДЕНИЙ
В Р АБОЧЕМ ПОЕЗДЕ
I явно смущён, но не хочет уступать кондуктору.
то не те паровозы, которые разъезжают из конца в конец по нашей необъ-
Эятной стране, унося за собой карусели пыли, и гудят так оглушающе, что
невольно зажимаешь ладонями уши. В этих есть что-то простодушное, мирное.
Останавливаются они, как говорят, у каждого телеграфного столба и больше
часа-двух в пути не бывают.
Перед станцией такой паровоз всякий раз предостерегающе гукает: мол, посто-
ронись, рабочий люд, я прибыл. И потом, солидно посапывая, долго катит вдоль
платформы зеленый составишко.
Машинист, в сплющенной, замасленной донельзя кепке, высунувшись из
окна паровоза, привычно и безучастно наблюдает за пассажирами. Подталки-
вая друг друга, люди прыгают со ступенек вагонов и, оживлённо переговарива-
ясь, торопливо расходятся в разные стороны. А спустя минуту, другую смотришь,
и паровоз уже опять мчит по рельсам, спотыкаясь на стыках, и, словно весёлый пе-
шеход, посвистывает на ходу.
Во время езды проводник пятого, самого последнего вагона Иван Степанович
Горовой иногда выходит в тамбур, распахивает настежь наружную дверь. Мороз-
ный, вперемежку с паровозным дымком, ветер бьёт в лицо, высекает обильную хо-
лодную слезу, Иван Степанович вспоминает о прошлом, когда работал кондукто-
ром на товарных поездах. Эту свою нелёгкую профессию Горовой облюбовал ещё
в далёкой молодости. Где и в каких только краях не побывал он, чего только не
насмотрелся! То была, прямо можно сказать, раздольная жизнь. Правда, несколько
раз намеревался бросить её, сменить на какую-нибудь другую, оседлую, – надоело
выслушивать упрёки жены, что в доме он вроде, как молодой месяц: покажется,
и снова нет его, – да так и не бросил. А теперь, когда преклонные годы привели к
пенсии, Иван Степанович выхлопотал должность проводника в рабочем поезде, так
как было трудно сидеть бел дела, сложа руки.
Захлопнув наружную дверь, проводник некоторое время стоит в тамбуре, вы-
тирает платком глаза, разглаживает усы. Затем входит в вагон и неспешным ша-
гом направляется в противоположный конец его. Там стоит железная грубка,
огороженная решёткой из металлических прутьев. У грубки бока тёмно-вишнёвого
цвета, и от неё пышет густым приятным теплом.
Иван Степанович открывает дверцу, и тот час же лицо его озаряется и бе-
лые пышные усы становятся малиновыми. Он уже собрался подбросить уголька
в топку, как вдруг громкий недовольный голос остановил его:
– Хватит тебе, деда, и так нажарил, как в бане.
Кондуктор хмурится, но не оборачивается. Он узнаёт по голосу хулиганистого
парня Тимофея, сына забойщика Кузьмы Сенокоса с шахтного посёлка Новые планы.
Забросав грубку углём, проводник подходит к Тимофею. Тот сидит у окна, по-
ложив на колени пилочку-дужку, неизменный инструмент крепильщиков. Зубцы
пилочки для сохранности обмотаны тряпицей и переплетены шпагатом.
Тимофей красив и строен. На нём хромовые с отвернутыми голенищами са-
пожки, новая телогрейка, расстегнутая до последней пуговицы, из-за бортов её
выглядывает цветисто вышитая сорочка.
– Душно, говоришь, парень, – оттягивая левый ус, подозрительно и недруже-
любно щурится на него Иван Степанович. – В тамбур сходи, охолонь.
Тимофей чувствует, что старик крепко сердит на него, старается не смотреть
ему в глаза и хочет отделаться шуткой.
– Хитрый ты, деда, – говорит он, посмеиваясь и обводя взглядом сидящих
рядом шахтёров, словно ища у них защиты и сочувствия. – В тамбур гонишь, а,
случись, застанешь в нём, сразу же штрафик приваришь. Благодарю покорно.
–И церемонно раскланивается.
Те, кто помоложе, – смеются, постарше – сдержанно улыбаются. Лишь кондук-
тор хмур. Он не спускает сердитого взгляда с Тимофея. Выждав, когда смех утих,
Иван Степанович говорит ему:
Писатели 107
– Штрафом тебя, парень, не прошибёшь. Больно сурьёз-
ную деньгу заколачиваешь. Для тебя другую бы кару приду- прочитанные листы.
Кондуктор не расспрашивал у неё, откуда она приехала и
мать, барбос ты этакий! что делает на шахте, но с её появлением у него заметно приба-
Теперь уже Тимофей смотрит на проводника насторо- вилось забот: он стал строже следить за тем, чтоб не курили,
женно, с опаской, так как знает крутой нрав старика; в минуту не лузгали семечек, а с Тимофея Сенокоса, что называется не
гнева от него можно всего ожидать. спускал глаз, всякий раз одёргивал его, как только тот соби-
– Но-но, деда, ты не очень... – слабо пытается унять его рался развязать свой непутёвый язык.
пыл Сенокос и предостерегающе выставляет руку щитком. Так бывает в большой семье: пока в доме нет никого по-
– Убери лапу! – кондуктор резким движением отстраняет стороннего, хозяину кажется всё на своём месте, но стоит
руку парня. – За твои неподобные проделки не то что штра- кому-нибудь появиться, как тут же обнаруживается, что и
фом бить, а за километр до поезда не допущать. Мыслимо ли, того не хватает, и то не на месте, и детишки шалят не в меру...
дивчина третий день очей в вагоне не показывает... Одним словом, Иван Степанович взял Груню под свою неу-
Тимофей трёт колени широкими, в ссадинах руками. Он сыпную опеку. Но Тимофей – прожжённый парень, и за ним
трудно уследить. Ещё в двери заметив Груню, он начинает по-
– Тоже мне защитник отыскался, – дерзко говорит он, бы- дозрительно шептаться со своими приятелями и притом тихо
стро мигая длинными ресницами, точно к самым его глазам и заразительно смеётся. Иван Степанович не раз слышал, как
неожиданно поднесли яркий свет. – Кто ей виноват, что она он говорил: «книжница, недотрогательный цветик...» Сено-
такая... слова не скажи... – И, состроив жеманную гримасу, под кос вкладывал в это уродливое слово столько насмешки, что
общий смех заключает: – Недотрога, цветочек аленький... у Ивана Степановича снова и снова поднималось чувство
– А ты полынь-трава, сухой репей! – уже кричит Иван протеста и сердитой обиды на парня.
Степанович, до глубины возмущённый наглостью парня. – Тимофей вообще относился к девушкам небрежно,
Не имеешь права обижать человека в моём вагоне. Не позво- свысока. Казалось, ему нравилось унижать их.
лю... Чуешь?.. Однажды, когда Груня по своему обыкновению коротала
Сильно взволнованный кондуктор не замечает, как поезд время за книгой, он незаметно подсел к ней и с серьёзным
толчками начинает замедлять ход. Тимофей встаёт, не то- видом молча уставился в книгу, хотя ничего в ней не видел.
ропясь застегивает на все пуговицы стёганку и, совершенно Девушка без тени удивления просто посмотрела на него,
не заботясь о том, как сидит на его чубатой голове кепка, – не сказала ни слова и опять углубилась в чтение.
а сидела она лихо, едва держась на молодецком затылке, – Не в силах спрятать лукавые огоньки в своих блестящих
говорит обиженно и непримиримо: цыганских глазах, Тимофей негромко, с наигранным любо-
– Я её, представьте, и не оскорблял. Чего пристали, в пытством спросил:
самом деле, деда?! – И независимой, развязной походкой – Должно быть, интересная книжица?
направляется к выходу. – Интересная, – не поднимая лица, ответила Груня.
– Настоящий разговор у нас с тобой, Тимоха, ещё впере- – И про любовь имеется?
ди, – нараспев, угрожающе говорит вслед ему Иван Степа- – Есть и про любовь. Хотите почитать? –и, захлопнув кни-
нович и, вынув из кармана увесистый ключ, несколько раз, гу, услужливо подала ему. – Возьмите, прочитаете и вернёте.
играючи, подбрасывает его на ладони. Затем неторопливо Немного ошеломлённый таким неожиданным поворотом
идёт открывать дверь, только не ту, к которой направился Ти- дела, парень в первую минуту не знал, что ей ответить. Но, види -
мофей, а другую, противоположную. мо, не хотел отступить от своей заранее подготовленной роли и,
Пассажиры понимают хитрость старика, посмеиваясь и оправившись, говорит опять-таки с наигранным великодушием:
подталкивая друг друга, гуськом тянутся вслед за проводником. – Нет, зачем же, дочитуй на здоровьечко, мне не к спеху.
Да признаться, не обожаю я книжную любовь. За буквами,
II как за посадкой, не разглядишь её. Он всё больше входил в
Иногда в последнем, пятом вагоне не бывает ни души. Это свою роль; в смеющихся глазах его забегали накалённые зрач-
случается после утренней смены, когда поезд спешит на шахту, ки. – Мне бы настоящую любовь, она послаще.
чтобы подобрать работающих в ночь и развезти всех по домам. И ближе подвигается к девушке, что-то шепчет ей в ухо.
Колёса порожнего вагона выбивают частую гулкую дробь, и весь Груня порывисто выпрямляется и, как бы соображая, где
он вздрагивает, будто едет не по рельсам, а по неровному скован - она находится, медленным взглядом обводит вагон. Все, кто в
ному морозом просёлку. От нечего делать Иван Степанович ча- нём был, молча смотрят в её сторону, в нетерпеливом, как ей
сто заглядывает в грубку, прохаживается по вагону, разглаживая кажется, ожидании чего-то весёлого и необычного.
усы, и по обыкновению о чём-нибудь думает. Последнее время Тимофей тоже встает и преграждает ей дорогу.
из его головы не выходит новенькая пассажирка из посёлка По - – Уже и обиделась, – говорит он как бы извиняющимся
беда. Вот уже третий день, как в пятом вагоне не появляется эта голосом, но в глазах его ещё ярче вспыхивают насмешливые
скромная, тихая дивчина. Во всём был виноват только Тимофей. огоньки. – А я про серьезную любовь хотел...
И проводник всё время искал предлога, чем бы отплатить ему Девушка не дала ему договорить. С неизвестно откуда
за дерзость. взявшейся у неё силой отстранила его и легким стремитель-
Он вспомнил, как девушка первый раз подошла к его ным шагом направилась к двери.
вагону, протянула картонный билетик и робко спросила: В это время поезд подходил к шахте. Паровоз лёгкими
– Можно? толчками сдерживал набегающие вагоны, шумно отдуваясь.
Она была в тёплом, на вате, пальто, скрадывающем её Проводник уже стоял у открытой двери с жёлтым свернутым
хрупкую стройную фигуру; поверх синего берета – пуховая бе- флажком. Взглянув на Груню, он сразу же решил: произошла
лая косынка. Берет выгодно оттенял её светло-голубые близо- какая-то серьёзная неприятность. Щёки её горели, и в глазах
руко сощуренные глаза и сосредоточенно сдвинутые высокие стояли слёзы. Иван Степанович не успел даже спросить у
брови. В руках – аккуратно обёрнутая в газету какая-то книга. Груни, что с ней, как она быстро сошла на ступеньку и на ходу
С книгой она никогда не разлучалась. спрыгнула на заснеженный перрон.
Войдя в вагон, девушка выбирала место где-нибудь у Провожая девушку взглядом, старик с горечью решил,
окна, раскрывала у себя на коленях книгу и, пока поезд не что с этого дня он .никогда уже не увидит её в своём вагоне.
приезжал на шахту ни разу не отрывалась от неё, лишь время
от времени медленно, словно с сожалением, перевертывала